ГЛАВА ВТОРАЯ

Великое противостояние

…Вот уже вторую неделю весь прогрессивный мир в лице жи-телей деревни Гнилино, затаив дыхание, наблюдал нерегулярные кровопролитные сражения между регулярными частями Красной и Белой Армий, расположивших свои позиции на двух противолежа-щих холмах.
Красное воинство представлял закаленный в боевых походах, понюхавший немного пороху и много комиссарского духу, револю-ционный отряд Митьки-Носа. Белая контрреволюция выставила хо-рошо вооруженный, отлично обученный, но ничего не нюхавший батальон элитного полка генерала Деникина.
Откровенно говоря, батальоном он был только в мечтах бывше-го царского генерала, а на самом деле насчитывал в своих рядах едва ли больше сорока собранных по окрестным деревням мужиков. На вооружении беляки имели четыре пулемета, у двух из которых от-сутствовали заряжающие механизмы, один стрелял только вверх, а к четвертому не было патронов. На левом бедре каждого контррево-люционного солдата болтались ножны, но сами шашки им почему-то не выдали. Зато винтовок и патронов к ним, было, завались, прав-да во время переправы через речку Дохлую телега с боеприпасами свалилась с моста, и в патронах промок весь порох. Мужики, соб-ранные сражаться под знаменами Белого воинства, порох вытащили и рассыпали на мешках сушиться, но налетел ветер и сдул весь огне-вой запас к такой-то матери. Боеспособным осталось только личное оружие командира буржуинского отряда поручика Дыркина – имен-ной револьвер системы Наган. Откровенно говоря, надпись, выгра-вированная на револьвере, гласила, что подарен он ротмистру Чало-му, но неграмотным мужикам Дыркин рассказывал, что оружие ему вручил лично царь-батюшка за беспримерные мужество и отвагу. Между тем поручик был редким трусом и даже по нужде ходил в сопровождении двух солдат.
Но зато у деникинского отряда было название, которое по за-мыслу все того же поручика Дыркина, должно было вселять ужас в «мужицкую» армию и обращать ее в бегство. Название было дейст-вительно жутким – «Бздюховские головорезы». По иронии судьбы поручик был родом из той же деревни, что и бывший пастырь душ человеческих, а ныне красный боец отец Феофан.
Узнав, что у беляков есть такое звучное и зловещее имя, комис-сар Еськин загорелся желанием тоже озвучить в будущих страницах мировой истории, вверенный ему носовский отряд. Для этого все красноармейцы были собраны под раскидистым дубом, и Плешь об-ратился к личному составу:
- Товарищи! Братья по оружию! Негоже мужественным бор-цам за светлое будущее мирового пролетариата как каким-нибудь там разбойникам с большой дороги вступать в бой с многоголовой гидрой империализма, не имея на своем зна-мени гордого имени какого-нибудь вождя рабочего класса и трудового крестьянства! – Еськин перевел дух и продолжал: - Предлагаю отныне и навсегда именовать наше воинское подразделение «Революционный отряд имени светлой памя-ти Розы Люксембург и Клары Цеткин вместе взятых»! Ура, товарищи!
- Эк загнул, - покачал головой Дуля, - у нас на флаге и места-то не хватит, штоб все это написать.
  Еськин подумал и согласился:
- Хорошо. Можно одну убрать – короче будет.
- Страху в названьи нет, - подал голос Гаврила Немощный, - надо штоб дрожь до косточек пробирала. Вот, к примеру «Смрадные ветрогоны» – любого передернет.
Мужики дружно заржали. Комиссар зашмыгал простуженным носом и заявил:
- Попрошу не ерничать по поводу перенесенного заболевания! Где ваша пролетарская сознательность - серьезный вопрос решаем! Есть еще предложения?
- Давайте назовем наш отряд «Красные посланцы ада», - пару раз, рыгнув, внес предложение отец Феофан.
- Не пойдет, - отверг название Еськин, - никакого ада нет и это научно доказано товарищем Дзержинским. Мы – атеисты, и не имеем права давать повод классовому противнику обви-нять нас в обратном!
Мужики из слов Еськина ни хрена не поняли, но согласились. Обсуждение названия отряда грозило затянуться надолго, и поэтому Митька-Нос решил проявить командирскую твердость:
- Значица так. Прозываться будем коротко и ясно – «Револю-ционный отряд красных крестьянских мстителей имени Ве-ликой Октябрьской Социалистической революции под руко-водством Ульянова-Ленина», сокращенно – «Красные мсти-тели».
Возразить такому звучному имени не смог даже комиссар. Отец Феофан, портя от напряжения и возложенной на него ответственно-сти воздух, старательно вывел название отряда зеленой пасхальной краской на красном полотнище.
Узнав из данных разведки о состоявшемся у красных совете, поручик Дыркин поклялся «…самолично запихать красную тряпку ихнему командиру в то место, которым дышать токмо в одну сторо-ну можно!»
Расставив, таким образом, все точки над «I», классовые враги стали готовиться к решающему сражению.

*     *     *

… Видели ли Вы, уважаемый читатель, утреннюю зорьку в средней полосе России? Как медленно, из-за погруженных в сон холмов, встает желтый круг солнца – еще не палящий, но уже режу-щий глаза? Как над матовой гладью неширокой речушки поднима-ется сероватая дымка тумана и, словно стремясь удержать это неве-сомое одеяло, всплескивает хвостом блестящая рыбка-сорожка, кишмя кишащая в чистом прохладном водоеме? Как на высокой траве, сочной зеленью покрывающей необъятные луга, серебрится хрусталем роса, а где-то вдалеке, у березового колка, деревенские мальчишки с гиканьем и залихвацким свистом сгоняют в табун вы-гулянных в ночном коней? Как, потягиваясь стройным молодым те-лом, выходит на резное крыльцо Вашего дома красавица-соседка – взглянуть, не решил ли ее суженый раньше времени возвратиться с городской ярмарки? Как…
Стоп! Ни хрена Вы, извиняюсь, любезный мой, не видели!..
Разве можно назвать ласковым желтым солнышком, висящий среди черного фабричного дыма ядовито-красный диск?! Разве во-нючую, бурлящую от заводских стоков, а не от рыбы лужу, можно назвать чистой речушкой?! На, действительно, необъятных лугах, зеленые – только водочные этикетки от, еще не забытой в народе «андроповки», что была по четыре семьдесят, вечная ей память! А еще не укатившие в город наниматься в рэкетиры деревенские паца-ны, отродясь не выгуливали коней, а под выражением «сходить в ночное» подразумевают ограбление сельповского ларька…
Поэтому, уважаемый читатель, перечитай еще раз абзац с на-стоящим  описанием утреннего пробуждения земли, и представь се-бе на фоне этого приведенного пейзажа ощетинившиеся противо-танковыми рогатинами позиции двух разноцветных армий.
В красном отряде в самом разгаре шло заседание военного со-вета. Митька-Нос разглагольствовал о преимуществах оборонитель-ной тактики ведения боя перед наступательной:
- … Испокон веков обороняющаяся сторона сильнее насту-пающих. Вот, к примеру, лезет на тебя буржуй недобитый. Он перед тобой весь как на ладони, а ты в окопе сидишь, для пуль вражеских недоступный. Тока белая морда на холм за-берется, а ты его, мать-перемать, рогатиной – р-р-раз – и в пузо! Покати-и-илась контрреволюция вниз! Пока он очуха-ется, да снова наверх попрет, ты и перекурить успеешь, и вздремнуть маненько. Поползает так вражина туда-сюда, растрясет весь свой боевой пыл и в плен сам сдастся, - Но-сов, довольный своей речью, уселся на невесть откуда взяв-шийся бочонок из-под квашеной капусты и по-молодецки сплюнул через левое плечо. Сплюнул весьма неудачно – по-пал себе на гимнастерку, чего в пылу ораторства даже и не заметил.
- Не согласен, - взвился Еськин, - я, данной мне Реввоенсове-том властью, не позволю разводить в революционном отряде упаднические настроения! Партия большевиков – мать наша - доверила нам одним ударом покончить с контрреволюцией, а мы в окопах отсиживаться будем?! Трусостью марать гор-дое имя красноармейца?! Да мы должны мощным и реши-тельным броском отбросить белых гадов к маньчжурской границе или еще дальше! – и Плешь дрожащим от волнения голосом затянул:
Смела-а-а мы в бой пойдем
За вла-а-асть Совето-о-ов
И, ка-а-ак один, умрем
В борьбе-е-е за э-э-эта-а-а!..
Митька, до глубины своей пролетарской души оскорбленный комиссаровыми словами, начал заикаться:
- Да я… Да ты… Да мне… Я з-з-за п-п-партию, мать твою,  што х-х-хошь сделать м-м-могу! Ж-ж-жизни не п-п-пожалею! Последнюю р-р-рубаху сыму! – видно приведен-ных доводов командиру показалось мало и, хлопнув о землю фуражку с красной звездой и сломанным козырьком, он до-бавил: - Я, еханы-троханы, за ради м-м-мировой революции с-с-самогонку пить б-б-бросить могу – в-в-во какой я ч-ч-человек!.. – Носов победно обвел глазами загудевших бой-цов.
- Ну, эт ты, брат, хватил, - подобрел Еськин, - революция, она конечно, женщина суровая, но не до такой же степени! Я те-бе, Митрий, прямо скажу: на хрена ты нашей партии трезвый сдался? Не зря в народе говорят – «Пьян да умен – два уго-дья в нем». А ты ж, если не пьян – дурак дураком!
Митька, успокоенный железной логикой, снова уселся на бочо-нок.
- Ну, а вы, товарищи, что скажете по этому вопросу? - обра-тился Еськин к красноармейцам. Говорите, – не стесняйтесь. Нам, вашим опытным боевым командирам, интересно по-слушать - о чем думают простые солдаты.
Мужики замялись.
- Пожрать бы, - мечтательно пробасил Гаврила Немощный, - седни в Гнилино свояк порося резал, – звал на холодец.
- Причем здесь холодец, возмутился Еськин, - говорите по существу, товарищ!
- Дык я по этому самому сучеству и говорю, - замялся Гаври-ла, - какая ж на хрен война на голодное брюхо?
- Отставить! – вмешался Носов, - жрать будем опосля нашей победы. Ишшо Суворов говорил: «Голодный солдат злей де-рется!»
- Ну, тады злей нас, на всем белом свете нечисти не найдешь, - закончил спор Немощный.
Дуля, внимательно слушавший всех выступающих, затушил толстую самокрутку и предложил:
- А давайте беляка в плен возьмем, и выпытаем у него – как ихний отряд воевать собирается.
Отцам-командирам предложение понравилось.
- Вот ты и пойдешь за «языком», - отдал приказ Митька-Нос, и на этом военный совет закончился.
Мужики разбрелись по позиции, Афиноген перед боевым зада-нием, прилег вздремнуть, а Еськин с Носовым отправились в штаб-ную землянку елозить носами по карте боевых действий. Карта была крупномасштабной и представляла собой южные предместья Пари-жа времен французской революции. Митька, не то, что по-французски – и по-русски читал через букву и по складам; Еськин же, хоть и знал на французском два слова - «шампанское» и «се ля ви», был абсолютно туп в географии, и полагал, что данная карта – укреп район деникинской армии. В целом, такие мелочи не мешали обоим военачальникам со знанием дела мерить изображенные пред-местья сломанным циркулем и рисовать красным губным каранда-шом стрелки победного наступления Красной Армии.

*     *     *

Вечером, как стемнело, Дуля начал собираться за «языком». Основательно перетянув старенький, еще дедовский, кожушок креп-кой веревкой, позаимствованной еще днем с Гнилинского колодца, Афиноген обратился к Мишке Силину:
- Слышь-ка, паря. Пойдем, однако, со мной. Вдруг беляк здо-ровый попадется, один не уташшу, - и стал, пригнувшись, спускаться с холма.
Мишка, ни слова не говоря, натянул на самые уши картуз и, тя-жело вздыхая, потопал за ним. По пути неуклюжий Силин два раза падал, и к подножью белогвардейских оборонительных позиций до-брался весь мокрый и перемазанный коровьим навозом.
Дуля поинтересовался:
- Вы с Еськиным не родня, часом? Тот вторую неделю по око-пам дрищщет, и ты воняешь как мерин деда Ерофея. Так нас беляки за версту учуют, ерш твою медь! Жди меня здеся, да смотри, не усни.
Силин кивнул головой, и Афиноген пополз к деникинским око-пам. Возле старого, разбитого молнией ясеня, запалив костерок, си-дели двое дозорных. Один был тощий, заросший длинными нечеса-ными волосами прыщавый молодой человек из столичного кадет-ского корпуса. Фамилия кадета была Ряшечкин. Революция застала его, когда он гостил у тетки в поместье, а в белогвардейский отряд его сманил поручик Дыркин – столичный приятель и собутыльник. Теперь Дыркин дрых в землянке, а Ряшечкин нес службу в ночном дозоре, чем был весьма недоволен.
Напарником прыщавого кадета по ночному бдению был ма-ленький толстый мужичок, служивший у ряшечкинской тетки при-казчиком, и отправленный хозяйкой приглядывать за племянником. Мужичка звали Лука Фомич, помещица называла его Максимилиа-ном, а Ряшечкин кликал просто Лукой. Бывший приказчик шибко тосковал по своей почетной в поместье должности, а в особенности по хозяйкиной служанке Авдотье, чьи пышные волнующие телеса снились Фомичу каждую ночь. К службе в деникинском отряде Лука относился по-философски – и это когда-нибудь кончится. За Ряшеч-киным он приглядывал по-мужицки основательно – с утра кадет хо-дил в начищенных сапогах, чисто выстиранных галифе и щегольски, по столичной моде, заломленной  на ухо форменной фуражке. Прав-да, к обеду, не приученный к аккуратности молодой помещик уже успевал обляпаться  щами или кашей и пару раз залезть блестящими на солнце сапогами в продукт жизнедеятельности парнокопытных млекопитающих, не признающих никаких боевых действий и разгу-ливающих по позициям обеих враждующих сторон. При этом Ря-шечкин неутомимо поучал Фомича, как надо вести себя на балах и светских приемах:
- Вот ты, Лука, деревенщиной живешь – деревенщиной и пом-решь! Потому как не умеешь вести себя обходительно. Чего ты мне выговариваешь, что одежда у меня грязная и сапоги опять в навозе? Или ты не знаешь, что мы не в ассамблее за-седаем, а войну ведем?! А на войне чистенькими только тру-сы да предатели остаются! Завтра, может, мои сапоги будут по колено кровью испачканы, а ты опять ворчать будешь? И вообще, не тебе, полену неотесанному, мне – потомственно-му дворянину – указывать. Я, если хочешь знать, у самого князя Нарышкина на приеме был, и с его старшей дочерью три раза польку танцевал!
Ряшечкин не соврал. Он действительно танцевал с одной из се-ми дочерей разорившегося князя Нарышкина, на последние деньги устраивающего балы-приемы с целью выгодно спихнуть замуж хотя бы одну из своих наследниц-бесприданниц. Той, что танцевала с ка-детом, приведенным на этот прием все тем же поручиком Дырки-ным, было уже лет тридцать с бо-о-ольшим хвостиком и весила она ни как не менее пяти с половиной пудов чистого веса. Сия дородная дамочка сразу положила глаз на тщедушного Ряшечкина, и только протанцевав, а точнее проволочившись за энергичной девушкой три польки, ему удалось под предлогом «носик припудрить» нырнуть в комнату для господ. Нарышкина, почуяв неладное и не желая терять завидного (как ей казалось) жениха, встала у дверей с твердым на-мерением не упустить свое счастье. Кадет, промучавшись полчаса, вылез через окошко в сад и, разодрав о кусты крыжовника формен-ный китель, позорно сбежал, поклявшись за версту обходить дом нарышкинских невест.
- Дак я, барин, разишь, спорю, - подобострастно произнес Лу-ка-Максимилиан, - с таким видным кавалером и сама импе-ратрица сплясать не погнушается! У нас в поместье все дев-ки на Вас заглядывались, язви их в душу! Бывало подкатишь к какой, мол, айда сеновал покажу, так хренушки – я, гово-рит, токма с молодым барином пойду, а ты, старый козел, иди коровам титьки шшупай, а меня не замай!.. – приказчик досадливо крякнул.
- Это ты, верно, сказал, - заулыбался Ряшечкин, - девок ко мне как мух на мед тянет. А все почему? А потому что я к ним обхождение имею! Опять же с культурным человеком ба-рышне завсегда приятнее общаться, чем с вами, мужиками необразованными! Вот, к примеру, был у меня случай…
Но рассказать случившееся с ним приключение Ряшечкин не успел. Батальонный повар Деревяшко в офицерские щи добавил се-годня какой-то травы, в изобилии растущей по краям окопов. Луже-ный желудок Дыркина не реагировал ни на что, а у отобедавшего вместе с ним кадета пол-дня бурчало в животе. И вот это бурчание переросло в нечто большее и потребовало выхода наружу. Причина тайных страданий деревенских девок подхватил спадающие галифе и, крикнув Фомичу - «Я быстро!» - юркнул в заросли шиповника.
Афиноген, притаившийся в этих зарослях, понял, что лучшей возможности взять «языка» у него навряд-ли будет. Поэтому он, не мешкая, вытащил из-за пазухи приготовленный мешок и накинул его на голову присевшего со спущенными штанами белогвардейца. Ряшечкин от неожиданности громко пукнул, и все рвавшееся из него наружу, брызнуло на дулинские лапти.
- … твою мать! – взвыл Афиноген. – Да что же это такое тво-рится, бляха-муха?! Неужто мне до самого конца войны в говне возиться придется?! Удавлю, паразита!..
Кадет, перенесший нервное потрясение от непонятно откуда свалившегося на него мужика, после этих слов потерял сознание.   
Фомич, обеспокоенный звуками, доносящимися из кустов, где скрылся Ряшечкин, боязливо подал голос:
- Ваше благородие, чегой-то у Вас там творится, ась? – не до-ждавшись ответа, Лука начал шарить ножнами по источаю-щим совсем не шиповничий аромат кустам.
В это время Дуля уже тащил связанное обмякшее тело врага простого трудового народа к тому месту, где его ждал Силин. Уви-дев, подползающего к нему Афиногена, и потянув носом воздух, Мишка поинтересовался:
- Это он от страха уделался или ты с натуги?
Дуля, беспрестанно матерясь, рявкнул напарнику:
- Тащи... мать давай! Еще слово…мать скажешь… мать – за-копаю… мать в еськинском окопе… мать!..
Силин, сообразив, что «помолчишь, целее будешь», схватил пленника за шиворот и потащил в расположение красного отряда.

*     *     *

Верный Фомич, не обнаружив хозяйкиного племянника, поднял переполох. Прибежавший на крик обезумевшего приказчика пору-чик Дыркин услышал душераздирающий и, безусловно, правдивый рассказ о том, что Ряшечкина живым утащили в преисподнюю не-весть откуда взявшиеся демоны. На вопрос поручика, почему он ре-шил, что кадета утащили именно демоны, а не ангелы, плачущий и беспрерывно истово крестящийся Лука ответил:
- Нешто ангелы могут после себя эдакую вонь оставить?! Демо-ны это, вот те крест, демоны! Всех нас скоро перетаскают, ироды! Настал конец света, в священном Писании обещанный!.. – и, вконец свихнувшийся, Фомич елейным голоском затянул:
- Приидет кара небесная и поглотит преисподняя грешников!.. Разомкнутся врази адовы и поташшат вас черти на сковородки ши-пящие!..
Дыркин приказал утроить дозоры, а чокнувшегося Луку утром отправить обратно в поместье. На следующий день два дюжих му-жика отвезли Максимилиана к хозяйке. Всю дорогу приказчик с просветленным лицом пел псалмы, а под конец пути расплакался и, обнимая своих конвоиров, сквозь слезы пообещал молиться за их, без сомненья, пропавшие души.
Дуля же с Силиным благополучно дотащили Ряшечкина до штабной землянки, после чего Мишка отправился спать, а Афиноген остался посмотреть, как Митька-Нос с Еськиным будут допрашивать «языка».
Чтобы привести беляка в чувство ему на голову вылили ведро холодной воды. Пленник взвился, стукнулся головой о перекладину и сел на пол, вытаращив на красных командиров глаза.
- Г-г-где я? – заикаясь, непонятно к кому обратился Ряшечкин, - Вы к-к-кто?
- Я – командир революционного отряда «Красные мстители» Носов, а это комиссар, товарищ Еськин, - представился Митька, - а тебя, буржуй недобитый, как кличут?
- Ря-Ря-Ряшечкин, - по-прежнему тараща глаза, пролепетал кадет.
- А ну-ка, выкладывай, морда белогвардейская, какую тактику выбрало ваше командование?! – сразу решил взять быка за рога Еськин.
- Ч-ч-чего? – не понял герой столичных балов.
- Наступать или обороняться готовитесь? – пояснил Носов.
Ряшечкин наконец-то сообразил, где и зачем он находится, и вообразил себя Жанной де Арк:
- Ничего я Вам, краснопузым, не скажу, хоть режьте! Белая Армия отомстит за мою смерть! Да здравствует Законода-тельное собрание!..
Митька с Еськиным удивленно переглянулись. Не ожидали они такой прыти от вонявшего, прыщавого беляка. С лавки подал голос Афиноген:
- Да чего с ним говорить, товарищ комиссар? Давайте я быст-ренько еще одного деникинца притащу, а энтому по пути горло перережу – и всего делов!
Кадет уставился на Афиногена, пытаясь понять, – шутит тот или говорит серьезно. Хмурый взгляд пленившего его мужика ни о чем хорошем не говорил.
- А что, - погладил свою лысину Еськин, - боец Дуля дело го-ворит! Чего с этим недоноском цацкаться. Веди его Афино-ген на суд наш правый, революционный! А голову, как от-режешь, подкинь ихнему командиру.
- Стойте, - заорал Ряшечкин, представив, как его молодую, прекрасную голову приносят на блюде Дыркину, и тот гово-рит: «Что же я теперь, сударь мой, княгине Нарышкиной скажу?..» - стойте, я все расскажу! Наступать мы завтра со-бирались, ближе к обеду. Поручик так и сказал, – чтоб каше-вару лишнего не готовить. Он вас одним ударом смести хо-чет, - и кадет разрыдался, - не губите меня, дяденьки!..
Носов кивнул Афиногену:
- Забирай этого героя отсюдова, да приставь к нему охрану – как бы не сбежал, иуда.
Дуля увел плачущего Ряшечкина, а Еськин с Митькой пореши-ли – ждать белогвардейского наступления, взять противника в коль-цо и одним махом уничтожить.
В это же время поручик Дыркин, разумно предположив, что Ряшечкина похитили красные и, опасаясь, что план наступления раскрыт, принял решение врага не атаковать, ждать контрнаступле-ния и усилить бдительность.
Армии замерли в напряженном, тревожном ожидании…   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ВСТРЕЧА С ВОЖДЕМ

Итак, армии замерли в напряженном, тревожном ожидании.
В один из таких томительных дней в отряд Митьки-Носа из го-рода прискакал вестовой с депешей. В депеше был приказ комиссару Еськину срочно прибыть в столицу для участия в очередном съезде рабоче-крестьянской партии. Гордый от оказанного ему доверия Плешь, начал спешно собираться в дорогу. Носов посоветовал ему взять с собой какого-нибудь бойца – для охраны и для солидности. Еськин подумал и согласился:
- Правильно. Контрреволюция не дремлет. Сейчас вражеские шпионы повсюду шастают и истребляют истиных борцов за светлое будущее! Ради нашей победы никак нельзя мне од-ному ехать. Кого, командир, взять посоветуешь?
- Да, хоть вон Дулю возьми, - откликнулся Митька, - мужик он справный, воюет давно; опять же отличился недавно – «языка» притащил. Одним словом, надежный спутник.
Комиссар отправился в окопы искать Афиногена. Тот сидел на поваленной березе, кормил свою козу сочной травой и вел с ней не-торопливую беседу:
- …Вот ты, Глашка, говоришь: «Война, война!..» А ведь ежели разобраться: за што воюем? К примеру, я вчерась у колодца с кумом столкнулся, из Голоднянки. Так он таперь, оказывает-ся, у белых служит! Вот ведь, ядрена вошь, как бывает! Я ему говорю: «Ты чо с буржуями связался, голодрань,?», а он мне: « А кака нахрен разница? У вас, красных, чо – шти гушше?» Ну, посидели мы с им, подымили самосадом и ра-зошлись по своим окопам. А только, чо ж мне таперь, слу-чись сражение какое, в кума стрелять, а? Вот бы у самого Ленина спросить - когда энта война закончится? – Дуля уви-дал шагающего к нему Еськина и замолчал.
Плешь, не подозревая, какие смутные мысли бродят в дулиной голове, сверкнул стеклами очков и торжественно обратился к сидя-щему бойцу:
- Партия доверяет Вам, товарищ Дуля, сопровождать меня в столицу на важный для народа съезд! Так что собирайтесь по-быстрому и поедем в город на станцию.
Еськин уже приготовился выслушать неподдельные восторги  по поводу произнесенного, но вместо этого услышал флегматичный голос Дули:
- А козу я куда дену?
- Какую козу? – растерялся комиссар.
- Да вот энту, Глашку, - пояснил Афиноген.
- Так здесь оставишь, не с собой же ее тащить!
- Э, нет, - уперся красноармеец, - ее ж здесь без меня махом сожрут! Не поеду я!..
Еськину с трудом удалось уговорить Афиногена не брать козу с собой, клятвенно заверив его, что рогатый «танк» под свою опеку возьмет лично командир отряда Носов.
Успокоенный клятвой Дуля собрал свою котомку; и уже через полчаса дребезжащая телега увозила их с Еськиным по пыльной до-роге в город на станцию.

*     *     *

Уездный городишко N встретил наших героев грязными улица-ми, по которым ветер носил обрывки революционных плакатов и те-атральных афиш; усевшись прямо на мостовой протягивали тощие жилистые руки нищие; наперебой предлагали свои услуги извозчики и носильщики; торговцы разным хламом хватали прохожих за руки и, "благоухая" чесноком и перегаром, жарко шептали: " Господин гражданин, купи самовар, чайком пузо побалуешь…".
Еськину два раза предложили средство для ращения волос, три раза - часы "от самого Буре" (не путать с хоккеистом - примечание автора) и один раз - "барышню - пальчики оближешь!". Афиногену совали коромысло, стоптанные сапоги, связку баранок и кружевные женские панталоны - "бабе в подарок".
Кое-как отбившись от этих коммерсантов, комиссар с Дулей добрались до здания, где размещался городской Реввоенсовет. По-лучив у строгой секретарши, одетой во все кожаное и с красным платком на голове, мандат делегата съезда и проездные документы, Плешь с Афиногеном взяли извозчика до станции, прибыв на кото-рую разыскали свой спецвагон и, усевшись у окна, стали наблюдать, как желающий уехать куда-нибудь народ, штурмом берет подвиж-ной состав.
Зрелище было, действительно, достойное внимания.
В проходе второго вагона застряла какая-то баба с огромным мешком за плечами; тщедушный мужичонка, по-видимому, муж за-стрявшей, упирался ей пониже спины острым плечиком и пытался протолкнуть в тамбур. На помощь ему вызвался молодой детина, крепко ухвативший мешочницу за ягодицы. Баба, сердцем почуя, что это не мужнины руки, заверещала на всю станцию:
- Ой, ратуйте люди добрые-е-е! Снасильничает щас меня ан-тихрист! Спиридон, зараза, иде ты-ы-ы!..
Спиридон, тот самый тщедушный мужичонка, попытался от-пихнуть детину от жениной задницы, но тут мешок, лежащий у нее на спине соскользнул прямо на руки добровольного помощника. Де-тина, не разжимая ладони, рухнул вниз, стащив с застрявшей бабы все ее четыре юбки. На, наблюдавшую за развитием событий толпу, смотрели розовые, с рюшечками панталоны, купленные у торгаша на площади. Толпа заржала, а, невесть откуда взявший силы Спири-дон, с размаху боднул жену заостренной как яйцо головой, и та вле-тела в тамбур. Подхватив мешок и юбки, мужичонка нырнул следом за ней. Едва не затоптав, еле успевшего отскочить детину, толпа хлынула в вагон. Люди, зубами зажав свои котомки, лезли по голо-вам на крышу, протискивались в открытые окна, пытались, пихаясь и матерясь, забраться на паровоз. Кочегар отгонял особо наглых ло-патой. Над станцией стоял сплошной гомон и незатейливый русский мат.
К полудню кто-то пустил слух, что этот состав никуда не пой-дет, а через час с третьего пути отходит курьерский, и все полезли из вагонов. Потом выяснилось, что все это брехня, и штурм начался сначала…
Вечером, свистнув пару раз, паровоз потащил набитые счаст-ливчиками вагоны в сторону северной столицы.

*     *     *

Прибыв на конечную станцию без приключений, Еськин с Ду-лей, поймали извозчика и поехали к Смольному. Хозяин скрипучей брички-развалюхи поначалу требовал деньги вперед. Делегатский мандат на него должного впечатления не произвел. Только после то-го, как Еськин ткнул водителю кобылы под нос ствол своего маузе-ра, тот изъявил желание отвезти "господ ахфицеров даром, хоть у Париж!"
С ветерком, домчавшись до Смольного, "красные мстители" от-пустили извозчика, и подошли к матросу, стоящему у входа. Матрос внимательно изучил их документы и, сверкая белозубой улыбкой, произнес:
- Проходите, товарищи.
Плешь с Афиногеном зашли в здание и обмерли от увиденного. Мраморный пол, выложенные мозаикой стены, античные статуи и огромная хрустальная люстра производили неизгладимое впечатле-ние!
И среди этого великолепия ходили, сидели и даже лежали сол-даты, матросы, студенты в длиннополых форменных шинелях, ба-рышни, похожие друг на друга, как две капли самогона, и еще какие-то люди в кожаных тужурках и с пенсне на носу. Узнав, у проходя-щей мимо барышни, где будет проходить съезд, Еськин, наказав Афиногену никуда не отлучаться, затерялся среди гудящей толпы. Дуля, присев на стоящую у стены скамейку и зажав между ног бер-данку, стал с интересом наблюдать за происходящей вокруг суетой.
Постепенно народу в зале поубавилось и Дуля, сам того не за-метив, придремал. Приснился ему страшный сон: весь отряд «крас-ных мстителей» гоняется за его козой, обуреваемый желанием съесть бедное животное. Митька-Нос, не смотря на данную Еськи-ным клятву, бежит в первых рядах, размахивая здоровенным топо-ром, и кричит: «Держи ее, держи! Щас я ей, заразе, припомню, как командирские галифе рогами драть!» Глашка, вытаращив от ужаса глаза, бежит на Афиногена, нацелив свои острые рога, прямо ему между ног. И хочет Дуля в сторону отскочить, а не может, будто бы к земле прирос. А коза уже близко, и не спрятаться никуда от обезу-мевшего животного…
Афиноген застонал, дернулся и проснулся. Как последствие жуткого сна у него пересохло во рту и захотелось по малой нужде. Дуля поинтересовался у сидевшего рядом одноногого солдата:
- Слышь, служивый, где тут это… ну… оправиться можно?
Одноногий, словно ждавший этого вопроса, встрепенулся и бодренько стал объяснять:
- А вот поднимешься по энтой лестнице, повернешь направо, потом налево, потом прямо, вниз, еще налево, вверх и уп-решься куда надо. Ты, парень, захвати с собой чайничек, на-берешь по пути кипяточку, у меня смородиновый лист есть – пошвыркаем.
Афиноген взял протянутый чайник, и зашагал в направлении, указанном одноногим. Безуспешно послонявшись по длинным запу-танным коридорам, он понял, что окончательно заблудился. Распро-сы пробегавших мимо людей ничего не дали – каждый показывал в другую сторону. Вконец растерявшись, Дуля остановился напротив какой-то двери. Через мгновение дверь отворилась, и из нее вышел маленький лысоватый человек с бородкой клинышком; в темном костюме-тройке и с зажатой в правой ладони кепкой.

*     *     *

Человек внимательно посмотрел хитрыми глазами на Афиноге-на, прищурился и картавя спросил:
- Что, товагищ солдат, ищите кого? Хотя нет, молчите, я сам догадаюсь. Гешили кипяточку набгать, пгавильно? – и лысо-ватый, довольный своей проницательностью, весело, по-детски рассмеялся.
Дуля совсем было уже решился спросить у мужичка, где тут можно по малой нужде сходить, как тот опять обратился к нему:
- А как, товагищ кгасноагмеец, на фгонте дела обстоят? Всего ли достаточно в Кгасной Агмии, сытно ли когмят бойцов, тепло ли одевают и хватает ли махогки на «козьи ножки»? – проявив, таким образом заботу о народной армии и недю-жинные знания деревенского фольклора, лысоватый снова рассмеялся, потешно тряся своей бороденкой.
- Дак это… Всего хватает, - ответил Дуля, - токма ишшо па-тронов бы нам к ружьям, да самих ружей хучь чуток, да оде-жонки потеплее, да пшена разного, да…
Мужичок слушал разошедшегося Афиногена, хитро улыбаясь и согласно покачивая головой.
- Значит, все у Кгасной Агмии есть, - сделал он заключение, дослушав Дулю до конца. – Это, батенька, агхиважно для нашей победы! Сытый, хогошо одетый и воогуженный боец – вот пегвейшая задача, стоящая пегед нашей пагтией! Мо-лодой Советской геспублике агхинеобходима сильная агмия! И не спогьте со мной, батенька, - лысоватый махнул зажатой в руке кепкой перед Афиногеновым носом, - не спогьте, я в диалектике все одно сильней Вас!
Афиноген, и не думавший спорить, замялся:
- Тут… такое дело, понимашь… Мне бы это…
Лысоватый понимающе подмигнул:
- Об чем гечь, батенька! С удовольствием пгопущу с Вами по стакашке чайку! Пойдемте ко мне, у меня для такого случая и завагочка пгипгятана, и буханочка гжаного сыщется, и сальца шматок! С Поволжья на днях посылочку пгислали: пгодукты там газные, махогочка, пегвача бутылочка… Как слеза, батенька, как слеза! Ну да я человек непгихотливый - пегвачок с сальцем взял, а все остальное - детям. Я, знаете ли, батенька, детишек люблю; являюсь почетным членом клуба "Чистых тагелок".
- Как это? - не понял Дуля.
- Очень пгосто, товагищ. Пгиезжаю в детдом и пговегяю - все ли тагелки чистые. У кого ггязь - щелбан! Агхиважно, ба-тенька, чтобы тагелки чистые были! Ведь, что такое газви-тый социализм? Газвитый социализм - это Советская власть минус инфекция всей стганы! А что такое инфекция? Ин-фекция, батенька, это ггязные тагелки!
Лысоватый потащил, ошалевшего от полученной информации Афиногена, к себе в кабинет.
- Идемте, товагищ боец, гаскажете мне, как нагод в дегевне живет, а я Вам свою последнюю статейку почитаю. Называ-ется: "Газвитие политической пгоституции в Госсии". Мне Тгоцкий наилюбопытнейший матегьяльчик подкинул!
Дуля почувствовал, что еще чуть-чуть, и он справит нужду прямо в штаны. Но тут в коридоре, в сопровождении двух матросов, появился высокий мужик в длинной шинели, фуражке и с такой же, как у дулиного собеседника бородкой клинышком.
- Владимир Ильич, - обратился высокий к лысоватому, - народ заждался, без Вас не начинаем.
- А что, батенька, - повернулся лысоватый к Афиногену, - мо-жет и Вы с нами пагтейку в покег гаспишите?
- Владимир Ильич, какой покер, съезд ждет, - напомнил высо-кий.
- Ах да, да, да! - вспомнил картавый, - непгеменно поучаст-вую, непгеменно! И Вы, товагищ, пгиходите, - кивнул он Дуле и торопливо зашагал по коридору, размахивая кепкой и улыбаясь чему-то, известному лишь ему одному. Высокий с матросами пошли вслед за ним.
Афиноген тронул за рукав, проходившего мимо солдата и поин-тересовался:
- Слышь, браток, с кем это я щас разговаривал?
- Да ты чо, охренел, земляк? - удивился тот. - Это ж сам Ленин был!
- Ле-е-енин? - протянул Дуля, - вот, мать твою!.. А я ж у него не спросил, когда война кончится! Эх, твою мать!..
Дальнейшее, впавший в транс Афиноген, помнил смутно. Сгла-дилось в его памяти как, следуя мужицкому чутью, он разыскал нужник, как принес одноногому, набранный где-то кипяток, как, с возвратившимся Еськиным, добрался до станции и забрался в свой вагон… Очнулся он лишь на следующий день. Удивленно оглядел купе, выглянул в окошко и прислушался к, размахивающему руками, Еськину:
- … вот как тебя! Смотрит он на нас, а глаза такие добрые-добрые; и руку так вперед вытянул…
- Кто? - не понял Дуля.
- Да Ленин же, дурья твоя башка! Ну, теперь и в бою погиб-нуть не страшно, - продолжал Еськин, - самого вождя миро-вого пролетариата видел!..
Афиноген дернулся было рассказать комиссару, как он с Лени-ным разговаривал, но передумал - все одно не поверит. "Внукам рас-скажу" - подумал Дуля - "пусть книжку напишут!"
Погруженный в свои мечты Афиноген, уставился в окно. Мель-кали поля и леса, удивленно смотрели на железную змею тощие ко-ровы, махали руками ребятишки-пастухи…
Поезд въезжал в родную губернию…

Отредактировано GerrАсимофф (2007-06-29 13:02:12)