Я лечу. Люди на Земле называют это состояние полётом, хотя это неверно, как все имена, которые они дают вещам и явлениям. Я скорее парю на месте, а Земля проплывает подо мною. Вокруг – облака, они могли бы течь сквозь меня, неся c собой дуновение влажной прохлады, лёгкое солёное дыхание моря, где они были рождены, но они меня чувствуют. Они знают, что я – среди них, и поэтому стараются почтительно меня обогнуть. Всё вокруг чувствует меня – камни, растения, животные, облака и новорождённые дети – всё вокруг видит меня и знает Кто я.
Внизу – луг. По нему идёт мальчик. Ему 7 лет, 3 месяца, 24 дня, 5 часов, 43 минуты, две секунды и определённое количество миллисекунд. Люди странные существа. Из всего, что живёт на Земле, только они забывают меня. Когда солнце завершает пять зодиакальных кругов над их головой, они теряют связь со мной: не чувствуют меня, не помнят обо мне, не видят и не хотят видеть. Ниточка, которая тянется от них ко мне, истончается и пропадает. Именно тогда они начинают меня бояться. Вернее, они только думают, что я – причина их страха, на самом же деле ужас в них вселяет Жизнь. Когда они теряют связь со мной, они повисают на непрочной, с самого начала проеденной молью Неизбежности верёвке из грубой пряжи: Нити Жизни. И они знают, они понимают, что когда-нибудь эта нить оборвётся – и тогда у них не останется даже этой шаткой опоры, они упадут, захлебнутся мной, погрязнут в моих недрах. Они боятся этого и начинают биться, барахтаться, протестовать, не понимая, что, раскачиваясь на гнилой нитке, они лишь ускоряют её обрыв. А ведь если бы они помнили обо мне, они могли бы медленно и плавно втянуться назад, влекомые Моей серебристой, тонкой, но прочной, как космическая струна, нитью… Почему люди никогда не выбирают разумных путей?
Мальчик на лугу продолжает идти – не потому, что луг очень длинный или мальчик слишком медлительный – просто пока я думала, прошла всего лишь одна миллисекунда. Я могла бы думать гораздо быстрее, но тогда мир кажется совсем неподвижным – даже атомы не двигаются, – а мне это не нравится. Я парю среди облаков и кричу: ОБЕРНИСЬ!!! Этому мальчику 7 лет, 3 месяца, 24 дня, 5 часов, 43 минуты, две секунды и определённое количество миллисекунд, но он оборачивается! Он смотрит в мою сторону и слегка щурится (близорукость иногда бывает признаком избранности – ведь не различая во всех деталях этот мир, близорукие люди тоньше чувствуют другие миры), пытаясь понять, кто же его звал. Конечно же, он меня не видит – в нём ещё слишком много жизни, чтобы он мог меня увидеть – но он меня ЧУВСТВУЕТ, мой голос не умер в нём, как умирает в других.
Да, люди забывают меня, но НЕ ВСЕ. У некоторых, чья душа нанизана, как замёрзшая слеза, на мою серебристую нить, остаётся… даже не память, но ЭХО ПАМЯТИ. Этих людей очень легко узнать: как я уже говорила, они чувствуют мир вокруг острее других. Все шесть миллиардов строптивых и забывчивых овец, гордо именующих себя людьми, стоят таких исключений из правил. Я нахожу таких людей и пробуждаю их от забвения, я заставляю их вспомнить меня ДО КОНЦА. Постепенно – намёками, отголосками, неясными предчувствиями и самими событиями их жизни – я вхожу в их мысли и ощущения, а когда они начинают думать обо мне и чувствовать моё присутствие острее – они начинают меня видеть: сначала в иллюзорных обличиях, а затем – в моём истинном облике. Мои мысли начинают течь сквозь их сознание.
Да, это час моего триумфа! И судьба этого мальчика – вспомнить меня до конца. Финал ещё очень далёк (по людским меркам), но первый камешек уже брошен: я позвала его и он обернулся. До сих пор, он в глазах окружающих был точно таким же, как и сотни других детей – может, даже чуть хуже других – но теперь всё изменится. Если чайку выращивать так, чтобы она не слышала звука волн, она будет лишь уродливой в своём несовершенстве сухопутной птицей, но стоит ей хоть раз вкусить шум моря – и она обращается настоящей Чайкой, а в её душе навсегда поселяется тоска по бескрайним солёным просторам, которую ничем нельзя унять. Так и в его душе поселится непонятное стремление, вечный вопрос, ответ на который постоянно ускользает, как линия горизонта, за которой можно идти, но к которой нельзя приблизиться. И эта линия горизонта приведёт его ко мне…